Факт влияния музыки на повышение удоев молока у коров – почти бесспорный, почти научный и почти общепризнанный факт: считается, что коровы (особенно музыкально одаренные) дают больше молока, если во время доения играть перед ними на скрипке или включать в коровнике аудиозаписи Шуберта (а еще лучше "Пасторальную симфонию" Бетховена).С единственной оговоркой:
«Недалек тот день, когда мои трансляции доильных концертов будут подхвачены другими странами». Такими словами заканчивалась книга, изданная лет двадцать назад в Германии и принадлежавшая перу дипломированного специалиста – инспектора по разведению домашнего скота. Сейчас факт влияния музыки на повышение удоев молока у коров – почти бесспорный, почти научный и почти общепризнанный факт: считается, что 
коровы (особенно музыкально одаренные) дают больше молока, если во время доения играть перед ними на скрипке или включать в коровнике аудиозаписи Шуберта. С единственной оговоркой: животным нельзя проигрывать несколько раз подряд полюбившееся им музыкальное произведение, поскольку это может притупить их восприимчивость, и они перестанут внимательно прислушиваться. Одна из подопытных коров, к примеру (с прозаическим именем «№9») была столь музыкальна, что, заслышав голос Энрико Карузо, переставала жевать, поворачивала голову к источнику звука и замирала в такой позе до окончания музыки.
коровы (особенно музыкально одаренные) дают больше молока, если во время доения играть перед ними на скрипке или включать в коровнике аудиозаписи Шуберта. С единственной оговоркой: животным нельзя проигрывать несколько раз подряд полюбившееся им музыкальное произведение, поскольку это может притупить их восприимчивость, и они перестанут внимательно прислушиваться. Одна из подопытных коров, к примеру (с прозаическим именем «№9») была столь музыкальна, что, заслышав голос Энрико Карузо, переставала жевать, поворачивала голову к источнику звука и замирала в такой позе до окончания музыки. А вообще-то исстари утверждали, что животные тянутся к музыке. Вспомните хотя бы Орфея, который так чудесно пел и играл на лире, что этим усмирял диких зверей – даже львы ложились смиренно возле его ног и роняли умильные слезы; сказочному крысолову игрой на флейте удалось заманить длиннохвостую рать прямо в реку и утопить; храбрый портной, попавший в клетку к ворчливому медведю, так увлек последнего игрой на скрипке, что зверь захотел научиться играть на ней и согласился засунуть лапы в тиски, чтобы ему укоротили когти... Многие и по сегодняшний день верят в то, что индийские факиры завораживают кобр игрой на флейте, и те, сделав стойку, распустив слюни и капюшон, покачиваются под музыку из стороны в сторону (хотя специалисты давно знают, что змеи глухи).
Брем писал, что в бухте Гой, на Оркнейских островах, тюлени, услышав удары церковного колокола, высовывают головы из воды и, подплыв как можно ближе, с застывшим от восторга взглядом внимают зачаровывающим звукам. Другой исследователь, посетивший пингвиний остров в Южной Атлантике, выяснил с помощью патефона, что «настоящая музыка вызывала у птиц нечто значительно большее, чем простое любопытство».
Пение соловья или трели жаворонка столько раз воспеты поэтами, что мы и не смеем сомневаться в птичьих музыкальных талантах. Люди, знакомые с певчими птахами только по стихам и книжкам, иногда думают, что в природной обстановке можно услышать настоящие симфонические концерты, и часто бывают разочарованы, услышав песню зяблика: это чириканье и есть знаменитое птичье пение? И, тем не менее, кого не тронет за живое нехитрая песня черного дрозда? Только слушать ее надо не на городском бульваре под аккомпанемент трамвая, а в сумерках тихой рощи – тогда нежное пение вас буквально ошеломит.
Приятное мелодичное стрекотание умеют издавать и насекомые, скажем, самцы цикад. Древнегреческий поэт подметил: «Счастливо живут цикады, ведь у них немые жены...!». Впрочем, никому не придет в голову назвать цикад музыкально одаренными.
Что же вообще подразумевается под «музыкальными способностями»? По отношению к людям под этим обычно разумеют наличие «музыкального слуха» и некой особой музыкальной памяти, то есть умение запоминать и воспроизводить разновысотные звуки в определенном ритме, а также наличие представления об «эстетической красоте» звучания. Находим ли мы нечто подобное у животных? Безусловно. Известно, что собаки Моцарта и Вагнера явно интересовались музыкальным творчеством хозяев. Правда, моцартовского пса наказывали, когда он пытался вытьем вмешаться в создание очередного музыкального шедевра. Вагнер же, наоборот, признавал за собакой право на критику. Он якобы даже смягчал слишком громкие и возбуждающие места в своих произведениях, раздражавшие собаку (за что псу можно только сказать спасибо).
У зоолога Бастиана Шмида была ручной лис, имевший обыкновение спать днем на коленях хозяина. Перед тем как заснуть, он, как маленький ребенок, делал глубокий вдох, заканчивавшийся протяжным звуком. Когда хозяин однажды попробовал подражать этому звуку, зверь поднял голову и удивленно на него уставился. Это побудило Шмида повторить звук, лис ответил, и вскоре они вовсю обменивались протяжным подвыванием. Это надоумило хозяина перевести звук в другой регистр. К его немалому удивлению и лис перешел на ту же высоту, а час спустя лис усвоил целую октаву.
Вот как писал об этом Шмид: «Не то, чтобы лис сразу улавливал правильную высоту каждого отдельного звука, иногда он подвывал на полтона или на целый тон выше, иногда ниже, но потом сам, один, повторял этот звук до тех пор, пока тот не начинал соответствовать высоте моего голоса». Через несколько дней лис следом за хозяином уже умел провыть октаву от основного тона и наоборот, а позже овладел почти двумя октавами, имитировал звуки, напеваемые хозяином и воспроизводил с большой точностью.
Ни одна из других двенадцати лис, содержавшихся при доме, подобных способностей не проявляла. Когда же лису привели самочку, с пением было покончено. Но едва невеста улизнула через дыру в сетке загона, лис охотно вернулся к вокальным занятиям. Кроме того, владелец цирка рассказывал Шмиду, что в дни его юности в цирке выступал поющий осел, пользовавшийся огромным успехом у зрителей. Номер назывался «Ромео, единственный в мире поющий осел». Ромео по команде издавал звуки, составлявшие целую музыкальную фразу, чем смешил публику до упаду.
Есть факты и другого рода. Орнитолог Кунц заметил, что если черному дрозду, живущему у него в клетке, проигрывать ре-мажорные и ля-мажорные трезвучия, то дрозд приходит в радостное возбуждение, в то время как на другие аккорды почти не реагирует. Когда Кунц переходил в соль-мажор или до-мажор и ажиотаж у черного дрозда пропадал, начинал петь сидящий в соседней клетке кенар, аккомпанируя раскатистыми руладами. Заунывные песни тот же черный дрозд сопровождал сентиментальными, тягучими звуками, а при жизнерадостных, веселых мотивах он тотчас оживлялся и издавал восторженный писк. К тому же больше всего ему, похоже, нравились вальсы, хотя о настоящем соблюдении ритма с его стороны не могло быть и речи.
То, что у птиц есть и хорошая музыкальная память, доказывают так называемые пересмешники. Скворец, сорокопут-жулан, красноголовый сорокопут и камышовка болотная – рекордсмены по передразниванию, то есть по подражанию чужим голосам. Настоящие пародисты – волнистые попугайчики и, разумеется, крупные попугаи разных видов.
Доктор Зигрид Кнехт из Вены изучала пение птиц с научной точки зрения. Она проделала с пернатыми такие же опыты, как и с собаками, рыбами и другими животными. Исследовательница приучила канареечных вьюрков, волнистых попугайчиков, чижей, щеглов, канареек, коноплянок и клестов к тому, что каждый из них получал корм только при звучании определенного камертона или специального свистка. Вскоре птицы подскакивали к своей кормушке только при соответствующих звуках, потому что при всех других сигналах крышка кормушки была закрыта. (Здесь нет ничего необычного: каждый, кто держал кур, знает, что их несложно приучить прибегать на обычный зов «цып-цып-цып», а голубятники свистом созывают свое пернатое стадо).
Некоторые птички, принадлежавшие З. Кнехт, выучивали «дрессировочный звук» уже с десятой пробы; другие, поглупее, не могли ничего сообразить и после трехсот раз. Услышав похожий, но более высокий или низкий звук, птицы поначалу все же пытались добраться до корма. Но, поняв безнадежность попыток, вскоре стали распознавать чужие тона и проявлять к ним полнейшее равнодушие, даже тогда, когда высота звуков все больше приближалась к их кормовому сигналу. Были и такие, кто мог отличить даже четверть и восьмую тона или еще меньшую разницу! Это весьма удивительно, ведь птицам нужно было сравнивать только что услышанный звук с тем, который они хранили в памяти. А это весьма не просто!
Значит, можно утверждать, что птицы могут обладать абсолютным слухом и
запоминать определенные звучания на более или менее продолжительное время. Этим даром, как показали опыты, обладают также собаки, рыбы, саламандры и некоторые другие животные.
запоминать определенные звучания на более или менее продолжительное время. Этим даром, как показали опыты, обладают также собаки, рыбы, саламандры и некоторые другие животные. Некоторые ученые считают, что певчие птицы не могут повторить мелодию в другой тональности, то есть не умеют ее «транспонировать». Но Зигрид Кнехт доказала, что это не так. В самом деле, когда разные люди напевают попугаям одну и ту же мелодию (отнюдь не всегда в одной и той же тональности, хотя бы потому, что у людей разные по диапазону голоса, а абсолютный слух есть далеко не у всех), попугаи все равно легко воспроизводят мотив. Кроме того, не раз наблюдали, как птицы пытались повторить музыкальную фразу чересчур высоко, выходя за пределы своих голосовых возможностей, но тотчас прерывали пение и начинали снова, в нужной тональности.
Подтвердить птичью способность к транспонированию удалось и с помощью следующего опыта: волнистого попугайчика приучили искать корм только при звучании интервала терции. Вскоре к кварте или квинте он стал совершенно равнодушен, ибо еды не получал. Вскоре птица сообразила, что кормушка была полна только при звучании терций, независимо от их высоты (тональности). Отсюда, кстати, следует, что птицы не только могут транспонировать, но и способны запоминать соотношения звуков (интервалы). Между прочим, и у людей это считается ярким признаком музыкальности.
Мелодии, напеваемые птицами, порой столь привлекательны, что, например, Моцарт и Бетховен пытались «включить» их в свои музыкальные произведения (не говоря уже о композиторах XX века, в особенности о французе Мессиане). В то же время музыкальность птиц труднообъяснима: строение их слухового аппарата куда примитивней, чем у человека; участки головного мозга, перерабатывающие сигналы, воспринятые ухом, также устроены значительно проще. В нашем слуховом аппарате –двадцать четыре тысячи базилярных волокон, действующих наподобие струн, и каждая такая струна колеблется в соответствии с определенным тоном. У птицы же только тысяча двести таких волокон. И, тем не менее, нет ни малейших сомнений в том, что птицы являются на редкость музыкальными созданиями.
По материалам журнала «Химия и жизнь».
