Карьера Марии Каллас была короткой, но блистательной. «Если бы она хоть немного умела халтурить, она пела бы гораздо дольше, – грустно и, вместе с тем, гордо заметила ее педагог по вокалу Эльвира Идальго. – Но Мария была «свечой, зажженной с обеих сторон».

Кроме фанатов, всю жизнь певицу сопровождали и недоброжелатели, возражения которых лишь подтверждали уникальность её таланта. Вот типичный пример дискуссии:

– Вся концепция Каллас совершенно ошибочна. Слишком много напряжения, она «переигрывает», голос звучит неровно. Вы бы послушали Тоти даль Монте – совсем другое дело! Правда, актриса она была никакая, да и красотой не блистала. Но, когда вы закрывали глаза – какой голос, какое в нем обаяние, какая прелесть! У Каллас даже намека на это нет.

– А вы не пробовали слушать Каллас с закрытыми глазами?

– Вы смеетесь? Как же можно закрыть глаза, когда эта женщина на сцене?!

«Почему Мария Каллас несравненно более знаменита, чем все нынешние оперные актеры?» – спросили однажды дирижера Ла Скала Тулио Серафина.

«Потому, что она – Мария Каллас», – ответил маэстро.

 
Предлагаем вашему вниманию главу из книги
Джин Н. Ландрам «Тринадцать женщин, которые изменили мир»,
посвященную великой певице. 
 

МАРИЯ КАЛЛАС:  СТРЕМЛЕНИЕ К СОВЕРШЕНСТВУ

 

Величайшая оперная дива и примадонна двадцатого столетия была целеустремленной женщиной, бросившей вызов критике, оперным импресарио и публике своим безудержным восхождением к вершине музыкального мира. Когда она умерла в 1977 году, Пьер-Жан Реми, парижский оперный критик, сказал о ней: "После Каллас опера никогда не будет такой же, как раньше". Лорд Хэрвуд, лондонский критик, описал ее как "величайшую исполнительницу нашего времени". Даже противники Каллас вынуждены были засвидетельствовать ее гениальность, признавая ее значительное воздействие на мир оперы. Каллас и Рудольф Бинг из нью-йоркского "Метрополитен-Опера" постоянно конфликтовали в течение ее профессиональной карьеры (он активно выступал против нее), но и Бинг сказал после ее смерти: "Мы не увидим больше подобную ей". Эта страстная актриса была любима, обожествляема, ненавидима, почитаема и презираема, но никогда ее профессиональное мастерство не оставалось без внимания и не оставляло никого равнодушным. Без сомнения, она повлияла на мир оперы больше, чем какая-либо другая личность в двадцатом столетии, если не во все времена. Она главенствовала в своей профессии в течение двенадцати лет и была выдающейся исполнительницей в течение двадцати лет. Каллас являлась новатором и творцом как никто другой до или после нее благодаря исступленной работе, моральным качествам, всепоглощающему стремлению к совершенству. Эти качества были результатом детских мечтаний и кризисов, которые привели Каллас к ее постоянным сверхдостижениям в течение большей части ее взрослой жизни.

Эта трагическая героиня постоянно играла выдуманные роли на сцене и, по иронии судьбы, ее жизнь стремилась превзойти трагизм ролей, которые она играла в театре. Наиболее известной партией Каллас была Медея – роль, как будто специально написанная для этой чувствительной и эмоционально непостоянной женщины, олицетворяющей трагедию жертвы и предательства. Медея пожертвовала всем, включая отца, брата и детей, ради залога вечной любви Ясона и завоевания золотого руна. После такой самозабвенности и жертвенности Медея была предана Ясоном – так же, как Каллас была предана своим любовником, судостроительным магнатом Аристотелем Онассисом, после того как она пожертвовала своей карьерой, своим мужем и своим творчеством. Онассис изменил своему обещанию жениться и отказался от ее ребенка после того, как он завлек ее в свои объятия, что заставляет вспомнить судьбу, выпавшую на долю вымышленной Медеи. 

Страстное изображение волшебницы Марией Каллас потрясающе напоминало ее собственную трагедию. Она играла с такой реалистической страстью, что эта роль стала для нее ключевой на сцене, а затем в кино. Фактически, последним значительным выступлением Каллас была драматическая роль Медеи в одноименном фильме Паоло Пазолини. Каллас приняла глубокое психологическое значение Медеи как своего alter ego, что становится ясно из следующих строк, написанных как раз перед ее последним выступлением в 1961 году: "Я видела Медею так, как я ее чувствовала: горячую, внешне спокойную, но очень сильную. Счастливое время с Ясоном прошло, теперь она раздираема страданиями и яростью". Мария Каллас, подобно другим большим художникам, была блестящей актрисой, она умела полностью вживаться в сценический образ. Самое удивительное, что ее реальная жизнь была постоянным воспроизведением сценических событий. Медея использовала свое волшебство, чтобы найти Ясона, и пожертвовала всем ради его верной любви и вечного счастья. Каллас использовала, свой талант для воплощения детских мечтаний об артистическом совершенстве и пожертвовала всем для своего греческого бога Онассиса. Эта трагическая личность была совершенной примадонной. Она так сливалась со своими героинями, что буквально становилась ими. Или она стала трагической личностью, отыскивающей роли, с которыми она могла бы себя отождествить и буквально, и эмоционально. В любом случае Каллас была "трагической" Медеей, даже несмотря на то, что она заявила: "Мне нравится роль, но не нравится Медея".

 

Она была "целомудренной хранительницей искусства" в роли Нормы, осужденной героини, которая предпочла умереть, но не причинить вред своему возлюбленному, несмотря на то что он предал ее. Это была любимая роль Каллас. Она была "безумной" Лючией, которую принудили выйти замуж за нелюбимого человека. Она была "покинутой" в "Травиатe", где играла гонимую, оскорбленную и презираемую героиню. Она была "страстной любовницей" в "Тоске", где пошла на убийство ради своей истинной любви. Она была "жертвой" в "Ифигении". 

При чтении истории жизни Каллас становится весьма очевидным, что эта женщина-ребенок была жертвой прежде, чем она сыграла какую-либо роль. Судьба ее была трагедией в жизни и в театре.

 

История жизни

 

Сесилия София Лина Мария Калогеропулос родилась в Нью-Йорке 2 декабря 1923 года. Ее имя было позже сокращено до Марии Каллас из уважения к ее новой американской родине. Старшая сестра, Джекки, родилась в Греции в 1917 году, а мальчик по имени Вассилиос родился на три года позже. «Базиль» был любимцем матери, но заболел тифозной лихорадкой в возрасте трех лет и скоропостижно скончался. Эта трагедия потрясла семейство, особенно мать Марии – Евангелию. Отец неожиданно решил продать свою процветающую греческую аптеку и уехать в дальние края. Каллас была зачата в Афинах и родилась в Нью-Йорке через четыре месяца после приезда. Ее отец Георгес, амбициозный ловец удачи и предприниматель, сообщил своей жене, что они уезжают в Америку за день до отъезда. Ее мать страстно желала другого мальчика и отказывалась даже посмотреть на свою новорожденную дочь или прикоснуться к ней в течение четырех дней.

Отец Марии открыл роскошную аптеку на Манхэттене в 1927 году, которая вскоре стала жертвой Великой депрессии. Мария была крещена в возрасте двух лет в Греческой ортодоксальной церкви и выросла в адовой кухне Манхэттена. Семейство переезжало девять раз за восемь лет из-за постоянного упадка в делах.

Вскоре Марию Каллас уже воспринимали как чудо-ребенка. В возрасте трех лет она начала слушать записи классических произведений. В школьном возрасте Мария ходила еженедельно в библиотеку, но часто предпочитала классическую музыку книгам. Она начала брать уроки фортепиано в возрасте пяти лет, а уроки пения – с восьми. В девять лет она была звездой концертов в общественной школе № 164. Бывший школьный товарищ говорил: "Мы были очарованы ее голосом". Мария знала наизусть "Кармен" в десятилетнем возрасте и была способна обнаружить ошибки в спектаклях "Метрополитен-Опера", передаваемых по радио. Ее мать решила компенсировать неудавшуюся собственную семейную жизнь с помощью талантливой Марии и подталкивала ее к тому, чтобы она всеми силами добивалась совершенства. Она записала ее для участия в радио-шоу "Большие звуки любительского часа", когда ей было тринадцать лет, и, кроме того, Мария ездила в Чикаго, где заняла второе место в детском телевизионном шоу.

В шестилетнем возрасте Мария попала под машину на улице Манхэттена, и ее протащило целый квартал. Она была в коме в течение двенадцати дней, после чего лежала в больнице еще двадцать два дня. Никто не ожидал, что она выживет. Эта ранняя травма, казалось, вдохнула в нее страстную решимость преодолевать все будущие препятствия в жизни и способность к обязательным сверхдостижениям во всем, что бы она ни пыталась сделать. Она оправилась от этого раннего кризиса без видимых последствий. 

Каллас позже вспоминала о своем детстве: "Только когда я пела, я чувствовала, что меня любят". В одиннадцать лет она слушала Лили Понс в Нью-Йоркской "Метрополитен-Опера" и предсказала: "Когда-нибудь я сама стану звездой – большей звездой, чем она". Пока что Мария видела себя толстой, уродливой, близорукой, неуклюжей и замкнутой. Это чувство собственной неполноценности, подогреваемое честолюбием ее матери, заставляло Каллас всегда делать больше, чем в ее силах.

По словам мужа Каллас, Батисты, Мария полагала, что мать украла у нее детство: "Как только мать осознала мое вокальное дарование, она тут же решила сделать из меня чудо-ребенка как можно быстрее… Я была вынуждена репетировать снова и снова до полного изнеможения". Мария никогда не забывала своего несчастливого детства, заполненного до краев тяжелыми упражнениями и работой. В 1957 году она рассказывала в интервью итальянскому журналу: "Я должна была постоянно учиться, мне запрещалось без какого-то практического смысла проводить время... Меня лишили и каких бы то ни было светлых воспоминаний об отрочестве".

Формальное образование для Марии закончилось к тринадцатилетнему возрасту, когда она закончила восьмой класс манхэттенской средней школы. В этот момент ее мать рассорилась с ее отцом, схватила двух девочек-подростков в охапку и отправилась в Афины. Мать Марии использовала все связи семейства, чтобы попытаться устроить ее для продолжения образования в престижной Королевской музыкальной консерватории. Туда по традиции принимали только шестнадцатилетних, поэтому Марии пришлось солгать относительно своего возраста, поскольку ей к этому времени было только четырнадцать лет. Благодаря ее рослости обман прошел незамеченным. Мария начала учиться в консерватории под руководством известной испанской дивы Эльвиры де Идальго. Позднее Каллас скажет с большим теплом: "За всю свою подготовку и за все мое художественное воспитание как актрисы и человека музыки я обязана Эльвире де Идальго".

В возрасте шестнадцати лет она завоевала первый приз в консерваторском выпускном конкурсе и начала зарабатывать деньги своим голосом. Она пела в Афинском лирическом театре во время Второй мировой войны, часто поддерживая материально свою семью в течение этого лихорадочного периода. Когда нацисты захватили Грецию в 1940 году, семья стала голодать. "Мария буквально питалась из мусорных баков в течение войны", писала ее биограф Надя Станикова (1987). "Мария считала святотатством выбросить кусок хлеба даже тогда, когда она стала богатой, из-за своего опыта военного времени". Ее гурманские оргии сразу после войны представляются одним из последствий ее голодания. Мария постоянно ела, достигнув при росте в пять футов и восемь дюймов веса в две сотни фунтов (около 91 кг. – примечание ред.).

 

В 1941 году, в девятнадцатилетнем возрасте, Мария пела свою первую партию в настоящей опере, "Тоска", за баснословно королевскую плату – шестьдесят пять долларов. Мария обожала своего отсутствующего отца и ненавидела мать. Один из ее друзей по школе вокала описывал мать Марии как женщину, чем-то удивительно напоминающую гренадера, женщину, которая постоянно "и толкала, и толкала, и толкала Марию". Дедушка Марии, Леонидас Лонтцаунис, отозвался об отношениях между Марией и ее матерью вскоре после смерти последней следующим образом: "Она (Лиза) была амбициозной, истеричной женщиной, у которой никогда не была настоящего друга... Она эксплуатировала Марию и постоянно экономила, даже сама делала Марии кукол. Это была настоящая землечерпалка денег... Мария каждый месяц посылала деньги чеками своей сестре, матери и отцу. Их матери всегда не хватало, она требовала все больше и больше". Каллас купила матери после турне по Мексике в 1950 году меховую шубу и распрощалась с ней навсегда. После тридцати лет она никогда ее больше не видела.

 

Профессиональная карьера

 

Летом 1945 года Каллас возвратилась из Афин в Нью-Йорк, чтобы добиваться достойной ее карьеры. Она не испытывала никакого страха, несмотря на личную неустроенность, и позже так говорила о своем переезде в Соединенные Штаты и о разлуке с семьей и друзьями: "В двадцать один год, одна и без единого цента, я взошла в Афинах на корабль, отплывающий в Нью-Йорк. Я ничего не боялась." Она встретилась со своим любимым отцом только для того, чтобы узнать, что он живет с женщиной, которую она была не в силах переносить. Доказательством того, что Каллас всю жизнь была крайне вспыльчива, явилась пластинка, разбитая ею собственноручно на голове у этой женщины, после того как мачехе не понравилось ее пение.

Каллас провела следующие два года, пробуясь на роли в Чикаго, Сан-Франциско и Нью-Йорке. Эдвард Джонсон из нью-йоркского "Метрополитен-Опера" предложил ей ведущие партии в "Мадам Баттерфляй" и "Фиделио". Что касается участия в "Баттерфляй", Каллас вспоминает, что ее внутренний голос посоветовал ей отказаться от роли и самокритично признавалась: "Я была тогда очень толстой – 210 фунтов. Это была не самая лучшая для меня роль".  

Тем временем в Нью-Йорке она подписала контракт на выступления в Италии – в Вероне, в течение августа 1947 года, в опере Понкьелли "Джиоконда". В Вероне ею восхитился маэстро Тулио Серафин, который стал ее руководителем на следующие два года. Он приглашал ее на роли в Венеции, Флоренции и Турине.

Судьба дала Марии первый большой шанс, когда ведущая певица в беллиниевских "Пуританах" заболела. Счастливый случай сыграл свою роль, и ей предложили в качестве испытания колоратурную партию в опере. Каллас всегда имела экстраординарную память и потрясла музыкальный мир, блестяще выучив роль всего за пять дней. Итальянское оперное общество с интересом приняло ее, и она решила сделать Италию своим домом, местом, где она наконец была нужна и желанна.

В течение этого времени ее постоянно осыпал знаками внимания итальянский промышленник, которого угораздило быть еще и фанатиком оперы – миллионер Джованни Батиста Менегини. Он был на двадцать семь лет старше нее. Каллас вышла замуж за Батисту меньше чем через год после знакомства – 21 апреля 1949 года. Он стал ее менеджером, руководителем и компаньоном в течение следующих десяти лет.

Каллас уже приняла обязательство выступать в Буэнос-Айресе, в Аргентине, в течение 1949 года, и оставила своего новоиспеченного мужа через день после бракосочетания, чтобы закончить трехмесячное выступление в театре "Колон". Затем она открыла сезон "Нормой" в Мехико в 1950 году. Каллас была одинока в этой стране третьего мира – она испытывала острую нехватку дружеских отношений. К тому же ее вес начинал становиться препятствием для сценической карьеры, поэтому ипохондрия все чаще напоминала о себе. Ее письма были заполнены признаниями в одиночестве и страхе. Она была постоянно больна и ежедневно писала мужу: "Я должна признаться, что заболела в этой проклятой Мексике с момента приезда. Я не чувствовала себя хорошо ни единого дня". И позже: "Я побила собственный рекорд – 8.30 утра, а я все еще не могу заснуть. Я думаю, что здесь, в Мексике, скоро сойду с ума".  

Она была всегда своим самым строгим критиком, требуя совершенствования, что приводило к борьбе со всеми директорами опер и с большинством актеров, с которыми она работала. Каллас дебютировала в "Ла Скала", спев "Аиду" в 1950-м. Именно здесь она была, наконец, признана бесспорным талантом. Каллас была печально известна как певица, игнорирующая традиционные шаги по лестнице успеха. Мария бессознательно решила, что она лучшая и должна начинать с самой вершины, что раздражало женщин, которым приходилось годами бороться за свои шанс, и все для того, чтобы их обошла молодая дебютантка. Позиция Каллас была такова: "Или у вас есть голос, или у вас его нет, и если у вас он есть, вы сразу начинаете петь ведущие партии." Она официально была принята в труппу "Ла Скала" к открытию сезона 1951-го года в этом великом театре. Это побудило журнал "Life" дать ей самую высокую оценку, какую только можно дать оперной звезде: "Ее особое величие было достигнуто в давно забытых, музейных произведениях, которые были вынуты из нафталина только потому, что наконец-то нашлось сопрано, которое может это спеть."

Говард Таубмэн из "New York Times" заявил, что она вернула прежний блеск титулу примадонны.  

 

К 1952 году вокальный гений Каллас достиг пика. Она пела "Норму" в Королевской Опере "Ковент Гарден" в Лондоне. Как раз в это время пресса начала издеваться над ее огромными размерами и весом. Некий критик написал, что у нее ноги, как у слона. Она была потрясена и немедленно села на строгую диету. Рудольф Бинг пригласил ее на три представления "Травиаты" в "Метрополитен-Опера" в сезоне 1952/1953 г. Она отказалась, потому что у ее мужа не было визы. Это обозлило Бинга и положило начало десятилетней вражде с человеком, иметь которого в качестве врага Каллас вряд ли стоило. Эта конфронтация задержала ее дебют в Америке вплоть до представления "Нормы" в Чикаго 1 ноября 1954 года. Каллас мгновенно стала сенсацией, а Бинг признал себя побежденным и немедленно начал переговоры о ее выступлении в "Метрополитен-Опера". Каллас впервые спела Медею в "Ла Скала" в 1953 году, и ее трепетное исполнение принесло этой относительно малоизвестной опере огромный успех. Дирижировал Леонард Бернстайн, и он был восхищен ее талантом. Относительно ее исполнения он сказал: "Каллас? Она была чистое электричество". Бернстайн на всю жизнь стал другом и сторонником Каллас. Мария же, готовясь к дебюту в главном театре Италии, продолжала жесточайшую диету: на сцене «Ла Скала» она появилась, похудев за прошедшие 18 месяцев с 240 до 140 фунтов!  Ее индивидуальность изменилась вместе с ее телом. Батиста говорил: "Ее психика подверглась решительному изменению, которое, в свою очередь, повлияло на ее дальнейший образ жизни. Она казалась другой женщиной с другой индивидуальностью". Каллас стала особенно известна в это время не только из-за феноменального голоса, но и вследствие драматической потери веса. Бинг подписал с Марией контракт о ее дебюте в Нью-Йорке в "Норме" на открытии сезона 1956-1957 г.

 

Драматическое чутье Каллас и ее сценический талант помогали ей менять мир оперы. Менеджер студии звукозаписи Джеймс Хинтон говорил: "Те, кто слышал ее только в записи, не могут вообразить общую театральную жизненность ее натуры. Как певица она очень индивидуальна, и голос ее так необычен по качеству звучания, что легко понять, что не всякое ухо может услышать это". Сама Каллас часто говорила "я помешана на совершенствовании" и "я не люблю среднего пути". "Все или ничего" было ее девизом. Всю жизнь Калласс была трудоголиком и имела обыкновение говорить: "Я работаю, поэтому я существую". Периодические приступы депрессии усиливались попытками похудеть и переутомлением, вызванными нервным напряжением и ее этикой, заставлявшей работать на износ. Она непрерывно искала средства от болезни и нервного истощения. Доктор Коппа уверял ее: "Вы здоровы. У вас нет никаких отклонений, следовательно, вы не нуждаетесь в лечении".

Однако постоянные приступы болезни вынуждали Каллас отменять многие представления. Ее восторженная, но непостоянная публика упрекала ее за подобные отмены. Британская пресса осудила "очередную забастовку Каллас" в середине пятидесятых, когда она была обманута администрацией "Ла Скала". Затем она была замешана в скандале в "Ла Скала", когда оставила сцену после первого акта из-за болезни, в то время как в зале находился президент Италии. Это привело к судебным процессам и проявлениям недовольства со стороны деятелей итальянской сцены. Годами позже Каллас реабилитировали, но ее репутация была испорчена.

 

Постоянная шумиха ожесточала Каллас – эмоционально она была очень ранимой. Во время одного из «деловых кризисов» она в первый раз решила поставить личную жизнь выше искусства, отменив выступление в опере Сан-Франциско 17 сентября 1958 года по болезни. Директор Курт Адлер был разъярен и подал жалобу в Американскую гильдию музыкальных артистов, которая позже объявила ей выговор на судебном заседании. Эти постоянные сражения только укрепляли ее репутацию взбалмошной артистки, которая подобно Норме была в постоянных конфликтах между своими священными клятвами и страстным желанием любви и поклонения. Каллас говорила: "Мы платим за эти вечера. Я могу проигнорировать это. Но мое подсознание не может... Я признаю, что бывают времена, когда какая-то часть меня польщена высоким эмоциональным накалом, но вообще я не люблю ничего из этого. Начинаешь чувствовать себя осужденной... Чем больше у вас известности, тем больше ответственность и тем беззащитней вы себя чувствуете".

 

После представления "Нормы" в Риме в 1958 году Мария была представлена судостроительному магнату Аристотелю Онассису Эльзой Максвелл, известной американской газетной фельетонисткой и устроительницей вечеров. Каллас и ее муж были приглашены на яхту Аристотеля "Кристина", пользующуюся дурной славой, и с этого момента ее карьера отступила на второй план по сравнению с огромной потребностью в любви и привязанности. Эта ранимая женщина стала легкой добычей для любящего земные радости, распутного Онассиса. Подобно Медее, Каллас не колебалась пожертвовать всем, чтобы удовлетворить свои романтические желания. После романа с Аристотелем Каллас дала только семь представлений в двух городах в течение 1960 г, и только пять представлений в течение 1961 г. Она спела свою последнюю оперу, "Норму", в 1965 году в Париже, где она жила после того, как ее бросил Онассис. После брака Аристотеля с Жаклин Кеннеди Каллас согласилась играть Медею в кинофильме Пьера Пазолини в 1970 г. Ирония заключалась в том, что в своем последнем представлении она должна была играть роль, показывающую, как в зеркале, образ ее агонии и мучений. Каллас была отвергнутой женщиной, и было что-то пророческое в том, что Пазолини выбрал ее на такую роль именно в тот момент, когда ее мучитель, Онассис, умирал: "Вот женщина, в каком-то смысле самая современная из женщин, но в ней живет древняя женщина – странная, мистическая, волшебная, с ужасными внутренними конфликтами" (Пазолини, 1987).

 

Темперамент: интуитивно-эмоциональный

 

Эта гонимая страстями женщина была интровертом с развитой интуицией, внутренне глубоко переживающим свои эмоции. Она относилась к жизни эмоционально и личностно. Ее страсть к жизни была скрыта, пока она не появлялась на сцене в спектакле, особенно в моменты высокой психологической нагрузки. Каллас вела себя в отношениях с людьми таким же самым образом, и эта неспособность отделить выдуманное от реальной жизни причинила ей много сердечных мук за всю жизнь. Эмоциональные взрывы и лихорадочная драма – важные и ценные качества на сцене, но часто теряют свою привлекательность в реальной жизни, в профессиональных отношениях.

Будучи замужем за Батистой, Каллас была очень послушной. Батиста говорил, что дома она была так же обязательна, как и на сцене. Он написал в своей биографии: "Она была дисциплинирована и дотошна в музыкальной подготовке, так что это согласовалось с ее домашними привычками". Мания совершенствования и порядка приводила ее в состояние паники перед каждым спектаклем и вызывала серьезное беспокойство. Она никогда не отступала, когда чувствовала, что она права, по любому поводу и говорила: "Они говорят, что я упрямая. Нет! Я не упряма; я права!"

 

Каллас прожила жизнь в вечном стремлении освободиться от детских призраков неполноценности: "Я нетерпелива и импульсивна, и я одержима идеей совершенствования… Я никогда не удовлетворена. Я неспособна наслаждаться тем, в чем я преуспела, потому что я вижу, что я могла бы сделать лучше". Стремление Каллас быть совершенной не знало никаких границ, то же – и ее преклонение перед страстью: "Я страстная артистка и страстный человек". Во многих отношениях она была странно прозорлива, как видно из философского комментария относительно жизни и работы из ее мемуаров в итальянском журнале "Oggi" (1957):

"Я – человек, который упрощает. Некоторые люди родились сложными, родились, чтобы усложнять. Я родилась простой, родилась, чтобы упрощать. Я нахожу приятным свести проблему к элементам так, чтобы можно было видеть ясно, что я должна делать. Упрощение проблемы – полпути к решению ее... Некоторые люди усложняют, чтобы скрыть что-либо. Если вы собираетесь упрощать, вы должны иметь мужество". Каллас хорошо понимала собственные сильные и слабые стороны. Ее интуитивная мощь вела к вере в оккультизм, и когда турецкая цыганка сказала ей: "Вы умрете молодой, мадам. Но вы не будете страдать," – она поверила ей. Она фактически исполнила предсказание цыганки, умирая в своей парижской спальне в возрасте пятидесяти четырех лет.

 

Каллас была близорука большую часть своей жизни. Она носила очки с семи лет и плохо видела в восемнадцать. По примеру большинства творческих гениев, Мария "сделала из лимона лимонад". Она стала запоминать каждую ноту каждой партитуры, потому что она не видела дирижерской палочки. Таким образом, она стала полностью самостоятельным исполнителем, который мог двигаться по сцене и исполнять роль легче, чем если бы она ориентировалась только на дирижера. Она получила полную свободу, которой у других исполнителей, не имеющих проблем со зрением, не было. Эта замкнутая, чувствительная, организованная женщина с хорошей интуицией добилась огромного успеха, часто несмотря на свой характер, а не благодаря ему.

 

Между семьей и карьерой

 

Сестра Каллас, Джекки, написала в биографии: "Я отдала свою жизнь семье, Мария отдала свою жизнь карьере". Хотя на самом деле Каллас сделала нечто совсем другое – она посвятила жизнь искусству. Она искала счастья и нашла его, реализовав мечту детства о пении. Она говорила: "Я хотела быть большой певицей", – и определяла собственную эмоциональную дисфункцию таким образом: она только тогда чувствовала, что ее любят, когда пела. Эта движимая эмоциями женщина вышла замуж за человека намного старше себя, чтобы изжить комплекс Электры (символическая влюбленность в отца), но также и ради стабильности как артистки. Она никогда не брала фамилию Менегини, а носила собственное имя в браке. Она была всегда известна как Каллас, хотя Джованни Батиста Менегини был ее приемным отцом, менеджером, руководителем, любовником и врачевателем.

Менегини любил и оперу, и Марию. Он отчаянно боролся со своим семейством, которое восприняло дело так, будто корыстолюбивая молодая американка польстилась на его деньги. Он оставил свою фирму, состоявшую из двадцати семи фабрик: "Берите все, я остаюсь с Марией". Он был преданным мужем, способствовал ее карьере и пытался защищать ее от клеветников. Она же вышла за него замуж импульсивно. Они были обвенчаны в католической церкви в 1949 году, несмотря на то что она принадлежала к Греческой ортодоксальной церкви. Это обернулось ахиллесовой пятой через одиннадцать лет, когда Церковь отказала ей в разводе, чтобы она могла выйти замуж за Онассиса.

В течение раннего периода ее брака с Батистой Каллас часто заговаривала о возможности иметь ребенка и думала, что это могло бы избавить ее от многих физических недугов. Кажется, она никогда серьезно не рассматривала возможность семейной жизни с человеком настолько старше ее. Батисте было значительно за 60, ей – за 30 в то время, когда она была наконец готова пожертвовать своей профессиональной жизнью для улучшения личной. После того, как она встретила Аристотеля Онассиса, ничто более не имело значения, включая Батисту. Она говорила:

"Когда я встретила Аристо, который был так полон жизни, я стала другой женщиной".

 

Каллас впервые встретила Онассиса на балу в Венеции в сентябре 1957 года. Двумя годами позже она и Батиста приняли приглашение Аристотеля совершить круиз на печально известной яхте Онассиса "Кристина". Их злосчастный вояж в компании с Уинстоном Черчиллем, Гари Купером, герцогиней Кентской и другими высокопоставленными особами, положил конец браку Каллас. Между двумя греческими любовниками на борту яхты завязался бурный роман, который сокрушил оба их брака. Когда Батиста упрекал ее в скандальном романе,  Каллас сказала: "Когда ты видел, что у меня подкашиваются ноги, почему ты ничего не сделал?" А всего за год до встречи с Онассисом она говорила репортерам: "Я не могла бы петь без него (ее мужа). Если я – голос, он – душа".

 

По словам Батисты, "Мария оказалась более ненасытной, чем я когда-либо видел. Она танцевала непрерывно, всегда с Онассисом. Она сказала мне, что море было роскошно, когда оно штормило. Она и Онассис были влюблены и танцевали за полночь каждый вечер. Онассис был только на девять лет моложе, чем Батиста. Батиста говорил по-итальянски и на ломаном английском, в то время, как Онассис бегло говорил по-гречески, по-итальянски, по-французски и по-английски. Он имел миллиарды, а Батиста – миллионы, и Онассис тратил их легкомысленно, в то время как Батиста был бережлив. Онассис устроил вечер в честь Каллас в знаменитом Дорчестерском отеле в Лондоне и засыпал отель красными розами. Это не было в духе ее консервативного мужа. Каллас была буквально повержена международным ловеласом.

После злосчастного рейса Каллас переехала в парижскую квартиру, чтобы быть возле Онассиса. Он развелся с женой, согласившись жениться на Каллас, и поклялся ей устроить настоящую семью. Она была в экстазе впервые в жизни, и в любви была подобна подростку в свои тридцать шесть лет. Она фактически прекратила петь и посвятила жизнь истинной любви. Однако итальянский католический брак с Батистой мешал ее бракоразводным планам, и она смогла получить развод только через много лет. Батиста использовал свое влияние на церковные круги, чтобы задержать развод, пока Онассис не встретился с Жаклин Кеннеди и не женился на ней.

 

Каллас пожертвовала карьерой и браком для Онассиса, не получив взамен ничего. Она забеременела от него в 1966 году, когда ей было сорок три. Приказ Онассиса был: "Аборт". Сначала она не думала, что это серьезно, пока он не сказал ей: "Я не хочу ребенка от тебя. Что я буду делать еще с одним ребенком? У меня уже есть двое". Каллас была сломлена. "Мне потребовалось четыре месяца, чтобы прийти в себя. Подумайте, как бы наполнилась моя жизнь, если бы я устояла и сохранила ребенка". Друг и биограф Каллас Надя Станикова спросила ее, почему она поступила так. "Я боялась потерять Аристо". Ирония в том, что когда посыльный Онассиса прибыл с сообщением о его свадьбе с Жаклин Кеннеди, Мария сказала ему пророчески: "Боги будут справедливы – они рассудят".

(Единственный сын Онассиса трагически погиб в автокатастрофе, вскоре после аборта Каллас, а его дочь Кристина умерла вскоре после смерти самого Аристотеля Онассиса в 1975 году).

А пока Каллас даже предприняла попытку самоубийства в парижской гостинице: "Сначала я потеряла вес, потом я потеряла голос, а теперь я потеряла Онассиса", – говорила она. Онассис непрерывно осаждал ее после своего сенсационного брака с Жаклин. Он имел наглость заявить ей, что разведется, чтобы жениться на ней, и она была достаточно несчастна, чтобы поверить ему. Когда Онассис умер в марте 1975 года, она сказала: "Ничего больше не имеет значения, потому что никогда не будет так, как было... Без него". Подобно Медее, Каллас потеряла все. Ее собственные личные потребности в семье и друге никогда не были удовлетворены. Она закончила свои дни в парижской квартире с двумя пуделями – вместо детей.

В феврале 1970 года Каллас заявила лондонскому журналу "Observer", что самым важным в ее жизни была не музыка, хотя этот комментарий был сделан после того, как ее карьера была окончена. Она сказала: "Нет, музыка – не самая важная вещь в жизни. Самая важная вещь в жизни – общение. Это то, что делает человеческие трудности терпимыми. И искусство – наиболее глубокий путь общения одного человека с другим, любовь более важна, чем любой артистический триумф".

 

Странно, что мы поклоняемся тому, что быстротечно и недоступно, и игнорируем то, что бесценно и находится рядом. Мария покорила мир оперы и более не находила это важным, но потерпев поражение в романтической любви, превозносила этот деликатный момент своей жизни. Она никогда не ценила любовь или семью во время своего лихорадочного восхождения к вершине как признанная международная оперная звезда. А когда она поняла, что является истинными жизненными ценностями, они уже были недоступны для нее.

 

В опере у Марии Каллас нет никаких исторических параллелей. Энрико Карузо стоит ближе всего как исполнитель-мужчина, гипнотизировавший публику в начале двадцатого столетия. Однако вторая половина столетия принадлежала Каллас. Дэвид Гамильтон написал в "Энциклопедии Метрополитен-Опера" в 1987 году: "За что ни бралась Каллас, она все делала по-новому, путем комбинации ресурсов воображения и по-настоящему интенсивной работы". Он говорил: "Ни один голос еще не звучал с таким театральным характером". Мэри Гамильтон написала о Каллас: "Наличие каждого признака голоса оперного певца – огромный диапазон (до верхнего ми-бемоль), экстраординарная сценическая внешность, красочная личная жизнь". Ее импульсивное, нетерпеливое и настойчивое стремление к совершенствованию подняло ее к вершинам профессии. Нерушимая этика работы создала существо, имевшее целью только превосходство. Но эти черты характера также привели ее к болезни и в конечном счете послужили причиной для потери большого количества друзей и знакомых. Она была авторитетом во всем, что бы ни делала, и поражала воображение слушателей почти на каждом языке. Ее мастерское владение английским, греческим, итальянским, испанским и французским сделали ее необычайной артисткой. Она гипнотизировала на сцене, очаровывала своей личностью и воспринимала это все как побуждение к тому, чтобы стать самой лучшей.

Стоила ли игра свеч? Каллас считала, что да.

 

Мария Каллас стала самой обожествляемой дивой театра. К счастью, выступления Марии сохранены на пленке и видеозаписи для потомков. Она – творческая мечтательница, потому что она изменила свою профессию больше, чем любая другая женщина в истории. Ее достоинства обеспечили ей место в памяти потомков как одной из наиболее новаторских и творческих индивидуальностей, украшавших профессиональную сцену. Мария начинала, не имея ничего, кроме восьми классов образования и воли к тому, чтобы быть самой лучшей, и закончила, будучи мировым лидером в своей профессии в течение 15 лет. Она признана самой лучшей в своей эпохе, а некоторые считают, что и во все времена.

 

При этом Каллас остро чувствовала уязвленность судьбой, и иронию этого утверждения мы видим даже в ее смерти. Она умерла внезапно и таинственно в своей парижской квартире в относительно молодом возрасте пятидесяти четырех лет. Ее завещание не было найдено, что наводит на размышления о причинах ее смерти. Состояние, составлявшее 12 миллионов долларов, было присуждено бывшему мужу Батисте и матери Евангелии. Обоим было за восемьдесят, и они пережили Марию, чтобы унаследовать ее богатство.

 

Эта женщина, добивавшаяся совершенства, достигла самой вершины оперного мира из-за бескомпромиссного стремления к превосходству во всем, что она делала. Она изменила мир оперы и сделала это со вкусом и элегантностью. К сожалению, для мира оперы артистка умерла раньше женщины. 16 сентября 1977 года, когда умерла женщина, средства массовой информации объявили: "Голос столетия замолчал навсегда". Ее прах согласно её воле развеян на родине – над Эгейским морем.

По материалам сайта People's History.

Примечание редакции: материалы, представленные Джин Д. Ландрам, касаются, главным образом, особенностей личности певицы. В дальнейшем мы планируем разместить статьи, посвященные главному – уникальному вокальному мастерству Марии Каллас, а также ее собственные наставления всем тем, кто мечтает о профессии вокалиста.